Ходить на работу я люблю по улице Луначарского, потому что там очень часто тусуются цыганки, а цыгане — моя слабость. Это молдавско-румынские цыгане-кэлдэрары, табор у них на Чапайке в Орджоникидзевском районе. Если вы интересовались цыганологией, то знаете, что кэлдэрары на сегодня у нас это самые настоящие из цыган, наименее ассимилированные, живущие традиционным цыганским аутентичным образом жизни, то бишь своим этническим криминалом: женщины — уличным мошенничеством с элементами гипноза («гаданием»), мужчины — кражами и наркотиками.
Вот молдавские цыганки, которые вчера на Луначарского не успели выпрыгнуть из моего кадра в отличие от своих более резвых подруг:
В отличие от них русские цыгане говорят по-русски лучше нас с вами, живут более рассеянно, одеваются не так цветасто, и, соответственно, перешли преимущественно на всякую торговлю контрафактом, ну и на наркотики естественно тоже. Их женщины не пристают к нам на улице, а, например, впаривают нам на пермском центральном рынке шубы, «золото» и т.д. О таджикских цыганах «люли» разговор вообще особый. Это те восточные женщины в паранджах с детьми на руках, которые периодически появляются в Перми и нищенствуют, сидя на тротуарах на центральных пермских улицах, тоже очень интересная этническая группа, исламизированные цыгане, говорящие на фарси.
Итак, завидев молдавских цыганок, я перехожу на их сторону улицы и начинаю к ним приставать. Для начала прошу у них немного денег для того, чтобы накормить ребёнка. Они давно уже меня знают и начинают от меня убегать, но я хватаю их за одежду и предлагаю им погадать: обещаю рассказать им про то, когда их сыновей посадят в тюрьму вслед за мужьями и про то, где у них в таборе спрятана наркота.
Иногда я подкрадываюсь к паре-тройке цыганок, убалтывающих какую-нибудь потенциальную жертву и начинаю им деятельно помогать. Например, кричу пойманной ими очередной студентке здешней медакадемии, чтобы лучше она сразу же снимала золотые серёжки из ушей, а не морочила нам голову, выдавая по монетке из кошелька, ведь мы, цыгане, народ широкий, вольный и немелочный. Или говорю ей, что если она нам, ромалам, не даст сейчас ключи от своей квартиры, то мы быстро увезём её сейчас в табор и заставим до утра нагишом танцевать для барона. Студентка в ужасе от нас убегает, а цыганки сбиваются вокруг меня в кучу (кошелёк, телефон и часы я заранее тщательно прячу) и начинают шипеть, верещать и угрожать мне страшной смертью. Я в ответ тоже начинаю кричать и также им угрожать жизнью на честную трудовую зарплату и работой по 8 часов в день где-нибудь в цыганском колхозе, которые Путин, даст бог, вов-вот для них возродит из старых-добрых 30-х. Становится весело и шумно, и иногда вокруг нас собирается любопытствующий народ, иногда человек с десяток. Тогда я превращаю всё это в маленький импровизированный митинг и обращаюсь к публике с пылкими и наукоёмкими речами, объясняя, что мы имеем дело с абсолютно криминализированной этнической группой, паразитирующей на экономике и на социуме в целом, делаю экскурсы в историю и этнологию цыганского народа и разъясняю, какие вред и опасность несут цыгане современному российскому обществу и отдельным гражданам.
Характерно, что русские прохожие при этом взирают на всё это как-то вяло и туповато и редко-редко кто осмеливается меня поддержать. А наиболее активно солидаризируются со мной чёрные — несколько раз какие-то кавказцы, то ли ары, то ли азера, останавливались, горячо подхватывали тему и разгоняли цыганок по закоулкам, а как-то подошла группка азиатских женщин, кажется, таджичек, возбуждённо говорили на своём языке, махали в сторону цыганок руками и бросали на них такие пламенные взгляды, что любо-дорого посмотреть.
Но сейчас мне всё труднее — цыганки категорически отказываются работать при моём появлении и вообще разбегаются. Эх, да не поехать ли в табор?!..